Есть ли жизнь на Земле

     Отправляясь на конференцию под названием “Есть ли  жизнь
на Земле?”, профессор ничего не подозревал. Странное название
для  научного  симпозиума, но доктор наук К. Оул  не  упускал
случая  побывать за месяц на двух-трёх подобных мероприятиях.
Это  приносило  новые впечатления, по крайней  мере,  он  так
считал,  несмотря  на  то,  что конференции  напоминали  одна
другую.
     Эта,  очередная  в  череде чередующихся,  ничем  ему  не
запомнилась. Он и выступлений участников почти не слышал, так
как полдня проспал в номере, еще полдня пробеседовал в кафе с
симпатичными коллегами-делегатками из НИИ Трансплантологии  и
Медицинской  Хирургии.  Непонятно,  какой  ещё   может   быть
хирургия, кроме медицинской, но такие мелочи тоже не занимали
его    выдающийся   ум.   Его   родное   НИИ    Экологии    и
Природопользования представлялось самым правильно  называемым
и грамотно управляемым научным учреждением. А городок Залесск-
Зареченск-89, где оно находилось– самым чистым и ухоженным из
малых городов.
     На  второй  день он посетил один из семинаров,  послушал
пару  длинных  и  скучных  речей об осуществимости  жизни  на
белковых     структурах     и    возможностях     образования
аминокислотоподобных структур на основе  мышьяка  и  кремния.
Ему  это вдруг надоело. “Зачем я слушаю эту ахинею? И что  за
конференция  вообще такая: есть ли жизнь на Земле?”–  подумал
он  и  ушел с заседания. Собрал в номере вещи, жалея, что  не
отказался   от   этой  поездки.  Конечно,   он   никогда   не
отказывался, ещё со времён института, ни от курсовых работ на
абстрактные   темы,   ни  потом  от   диссертации   на   тему
“Пространственные  кепстральные  характеристики  миграционных
путей  европейских  вальдшнепов”, ни теперь  от  бесчисленных
поездок  на  одинаковые симпозиумы.  Но  хоть  раз  мог  туда
съездить  кто-то другой? В институте людей, что ли,  нет?  Он
даже  немного разозлился: ему, К. Оулу, выдающемуся  в  своей
области   специалисту,  поручают  невесть  что.  Его  фамилия
восходила к английским корням и переводилась как “сова”,  чем
профессор   втайне  гордился.  Ведь  это  намекало   на   его
незаурядный  ум.  Так  можно ли этому уму  заниматься  такими
глупостями?
     Странным  уже  на  вокзале, когда он прибыл  в  Залесск-
Зареченск-89,  ему показалось отсутствие так горячо  любимого
им  буфета, где, в отличие от вокзалов других городов, всегда
были свежие блюда, приготавливаемые по оригинальным рецептам.
Сейчас место буфета в зале занимало ограждение из не то каких-
то  рам, не то рекламных щитов, обернутых толстой бумагой  не
первой  свежести. Видимо, ремонт, подумал профессор, спеша  к
выходу  (зачем спеша– не понятно, неуютно как-то было в  зале
без  привычного  буфета). Дальше был другой сюрприз:  любимый
автобус  4-го маршрута почему-то не подъезжал к остановке.  В
конце концов, пришлось поинтересоваться у пассажиров, что с 4-
м  маршрутом.  Они отвечали, что не знают.  Ну,  не  идти  же
пешком. Профессор пошёл на трамвайную остановку: он знал, что
вроде  бы  можно как-то доехать до научного городка трамваем.
Но  ему  не понравилась толпа, набившаяся под навес и  ждущая
своего  момента.  И  действительно,  не  успел  подъехать   к
остановке  трамвай (почему-то слишком громко  дребезжа),  как
все  пассажиры кинулись его осаждать и набилась в двери  “под
завязку”. В конце концов, доктор наук К. Оул решил поехать на
такси.  Оно  уже  стояло свободное у вокзала, пыхтя  мотором.
Машина марки, не очень им уважаемой, да и грязь над колесами,
пара  царапин на корпусе. Ладно, домой ехать надо.  Профессор
сел в такси, назвал адрес и поехал. Путь пролегал по каким-то
малознакомым   или  незнакомым  улицам,  в  память   врезался
похабный  рекламный  плакат (что-то раньше  таких  у  нас  не
замечалось,  подумал  он).  Водитель  был  какой-то  мрачный,
неразговорчивый, даже радио не включал. Оул  заподозрил  было
неладное, но зря– машина уже подкатила к его дому. “Сколько с
меня?”–  спросил он. Шофер назвал сумму. Дороговато,  подумал
профессор,  отсчитал деньги (едва хватило того,  что  было  в
бумажнике), заплатил. Окутав его едким дымом, машина укатила.
Надо  было  взять другое такси, подешевле, пронеслась  мысль.
Дом  тоже выглядел как-то не так, чего-то не хватало, но  Оул
уже  устал  от всех несуразиц и торопился скорее  домой,  под
кров родных стен, в любимое кресло.
     Первый  удар  ждал его дома. Он застал свою  жену  (свою
лапочку,  свою  любимую, вернейшую на  всём  свете  Анну!)  в
объятиях  какого-то  типа.  Тип  был  совершенно  незнакомым,
профессор  даже  не  подозревал,  что  такие  встречаются   в
Залесске-Зареченске-89.   Бритая   физиономия,    ни    капли
интеллигентности,  наглый ухмыляющийся… да  нет,  не  рот,  а
пасть.  Рыло.  Эта  свинья, этот кабан, демонстративно  играя
мышцами, неторопливо надел брюки, застегнул ширинку. Оул  всё
это время, выронив портфель, стоял как вкопанный. Наконец,  в
его  мозгу  что-то  щёлкнуло, гнев развязал склеившийся  было
язык:
     –  Как…  кто…  кто  вы такой?– как бы попробовав  первые
слова на вкус, залпом выпалил он остальные; удивляться своему
неожиданно  визгливому голосу не было сил.–  Как  вы  смеете…
здесь находиться?
     –  Чего?–  гнусаво  вопросила харя. В  следующий  момент
тяжелый кулак метнулся вперёд и с глухим звуком встретился  с
лицом  доктора  наук.  Этот кулак был  последним,  что  видел
профессор, прежде чем потерять сознание.
     …Он  очнулся на полу у стены. Голова лежала, упершись  в
обои, кровь из разбитого носа залила часть лица, шею, галстук
был испорчен. По комнате носилась его вернейшая Анна, собирая
какие-то  тряпки. Профессор подождал, пока притихнет головная
боль.
     –  Аня,  что  случилось?– подал он голос.– Этот  негодяй
хотел тебя изнасиловать?
     –  Ага,  кто ж еще меня изнасилует, ты, что ли, импотент
хренов?–  неожиданно неприятным, хриплым  и  в  то  же  время
писклявым голосом выкрикнула Аня, остановившись и уперши руки
в  бока.  Она  раньше  никогда себя  так  не  вела,  в  семье
профессора даже ссор ни разу не случалось.
     Ещё   больше   профессора  возмутило  слово  “импотент”.
Импотентом он никогда не был. Хотя… он помнит хоть раз, когда
она  его  возбуждала?  Не помнит. Но всё  равно–  не  был  он
импотентом, и жена ни разу его ни в чём подобном не упрекала.
И  сослуживцы импотентом не считали. Ещё бы голубым  назвала.
Не успел он это подумать, как Анна словно прочла его мысли:
     – П…к ч…тов! Тр…ется там со своими графиками, формулами.
Да тебе ассистенты там наверное…
     –  Аня! Как ты можешь?..– только и смог просипеть Оул  и
снова потерял сознание.
     
     Удары  следовали один за другим, и все ниже пояса.  Пока
Оул  лежал  в больнице, жена подала на развод. Суд неожиданно
быстро рассмотрел дело и удовлетворил её иск, отписав Анне их
двухкомнатную  квартиру, дачу и почти всё имущество,  а  ему,
выдающемуся учёному, только велосипед и стопку книг (которые,
что  интересно, были взяты профессором из библиотеки).  Самое
интересное, что решение было принято без его, Оула,  участия.
Его  даже  не  пригласили на заседание. Как позже  объяснили,
“повестки   дважды  отправлялись  по  месту  жительства,   но
гражданин К. Оул в суд не явился”. Конечно, как же он явится,
если  лежит  в больнице? А повестки получала, конечно,  жена.
Теперь  уже  бывшая. Доктор наук пытался подать аппеляцию.  В
первый  раз его просто вытолкала из суда за дверь охрана.  Во
второй раз он обратился к адвокату. Обходительный мэтр и  его
секретарша заверили, что всё будет исправлено, что  нарушения
закона  налицо и суд, если ему это умело разъяснить,  отменит
решение и вернёт его долю собственности владельцу. И взяли за
свои  услуги почти все оставшиеся у него деньги (лежавшие  на
банковском счёте, о котором, по воле случая, жена не  знала).
Все  ещё выздоравливая в больничной палате, профессор  неделю
ждал  результатов. Не дождался. Тогда он снова посетил фирму,
услуги  которой  так поспешно оплатил. И снова  был  в  шоке:
фирмы  на прежнем месте не оказалось, лишь пустующая квартира
с  пылью  на  полу и ободранными стенами. От адвоката  и  его
конторы  осталась  только маленькая  тумбочка  у  входа–  она
стояла  точно там, где её видел несчастный “клиент” во  время
своего  прошлого  визита.  Эту  тумбочку  и  облюбовал   Оул,
самовольно заняв пустующее полуразрушенное жильё, где его так
удачно обманули.
     Попытки  найти  мошенников успеха не  имели,  в  милиции
профессору заявили, что такой фирмы не существовало, а лица с
описанными им приметами ни в городе, ни в области замечены не
были.  Объявлять  же общенациональный розыск бессмысленно  по
заявлению одного гражданина, да ещё без свидетелей. На  лицах
стражей порядка явно читалось “сумасшедшего гражданина”, хоть
они  этого  и  не  произнесли вслух.  Видимо,  профессор  НИИ
Экологии и Природопользования так плохо выглядел.
     Родной  институт  тоже подготовил  Оулу  свинью.  Первым
делом, его лишили надбавки к зарплате (50%-ной, между прочим)
за  нарушение  трудовой дисциплины. Имелся в  виду,  конечно,
самовольный  отъезд с конференции “Есть ли жизнь на  Земле?”.
Поспорив   о   бессмысленности  темы   последней   со   своим
непосредственным   начальником,   Оул   превратил   недавнего
“кровного  друга” в непримиримого врага. Коллеги  здоровались
по  утрам, но ни о чём с ним больше не говорили, и  никто  не
откликнулся  на просьбы приютить у себя на время конфликта  с
женой.  У всех находилась уважительная причина, а к некоторым
вообще стало опасно подходить с такими просьбами, они  и  так
недовольно  косились  в  сторону  профессора.  Даже доценты и
практиканты (что совсем возмущало).
     Потом  объявилась хозяйка занятой Оулом пустой квартиры-
развалюхи.   В   милицию   поступило   заявление    гражданки
Сиволизовой  о захвате неизвестным принадлежащего  ей  жилья.
Тем,   где   две  недели  была  гражданка  Сиволизова,   явно
страдающая  алкоголизмом и на чьи деньги она пила, блюстители
порядка  не  интересовались. Несмотря  на  явную,  по  мнению
профессора, связь этой особы с мошенниками, обокравшими  его.
Именно на их деньги, полученные за “аренду”, она не просыхала
две  недели,  это же очевидно. Но для милиции  было  очевидно
другое:   гражданин  Оул  проживает  в   квартире,   ему   не
принадлежащей,  без  разрешения  владелицы.  Миллиционеры  не
хотели вышвыривать безобидного старикана (странно, ему же нет
и сорока) и просто добродушно намекнули, что лучше освободить
жилье добровольно. Это профессор и сделал– оказаться в тюрьме
никак  не  хотелось. А жить стало негде. К услугам  бездомных
был  городской  парк (тоже, странно, совсем не  такой,  каким
помнился  профессору). Сначала, воодушевлённый мыслью  “умный
человек  всегда  найдёт выход из положения”,  профессор  стал
писать своей ручкой на тетрадных листах объявления “Бездомный
профессор  ищет  жильё”.  Но на его зарплату  снять  квартиру
оказалось почти невозможно, да и ту (зарплату) нужно было ещё
получить,  а  деньги  уже кончились.  Он  стал  спрашивать  у
бомжей,  нет ли где пустующих домов, но удивился, узнав,  что
все они уже заняты. Попробовав пару раз подработать погрузкой-
разгрузкой, несчастный научный сотрудник вывихнул руку и едва
не   переломал  себе  кости.  Одежда  его  совсем   перестала
соответствовать  нормам приличия; найдя среди  мусора  чей-то
умеренно  чистый костюм, профессор несколько  дней  умудрялся
ходить на работу, но его, наконец, вызвал начальник и устроил
разнос. “Будьте любезны, приведите свой вид в соответствие  с
занимаемой  вами  должностью! Иначе скоро ваше  место  станет
вакантно!”– брызгал он слюной, очевидно, припоминая  недоброй
памяти спор о конференциях с бессмысленными названиями.
     Наука  была  отдушиной. Она отвлекала от  проблем.  Хотя
профессор   всё   больше  недоумевал–  а   где,   собственно,
используются его исследования? Тома трудов, несколько громких
(как  он считал) публикаций. Это был весомый интеллектуальный
капитал. Но реальные интеллектуальные ценности всегда находят
практическое  применение, или, по крайней мере,  имеют  ясные
перспективы  такого применения в будущем.  У  некоторых  сфер
науки  (фундаментальных) они очень широки и  из-за  этого  не
всегда  очевидны, у прикладных направлений– всё  ясно  сразу.
Только  у  доктора  наук К. Оула (умудрившегося  невероятными
усилиями всё-таки выстирать костюм в прачечной) ничего такого
не  просматривалось. Раньше все наперебой кричали о  важности
его подразделения, о насущной необходимости его исследований,
поднимали  зарплату  и  надбавки,  стремясь  удержать  его  в
институте.  И он верил: значит, нужен, раз все так стараются.
Теперь  всё  изменилось. Начальник подписывал  отчёты,  бегло
посмотрев  или вовсе не глядя. Студенты-практиканты  (которые
формально  находились  у  Оула в  подчинении),  работавшие  в
лаборатории,  несколько раз были замечены в том,  что  вместо
моделирования  играют на компьютерах в игры. В последний  раз
они  даже  смотрели порнографические фотографии, с чём  их  и
застал   Оул.  Он  сделал  замечание,  студенты  пробормотали
извинения, пообещали, что это больше не повторится (при  этом
даже  не  покраснев). А на следующий день профессор  случайно
услышал   чей-то  разговор,  из  которого  узнал,   что   его
подопечные  снова занимаются чем-то подобным,  только  теперь
ещё   и   рисуют   эти   самые  картинки  с   безнравственным
содержанием.  Это  говорило  о  многом.  Видимо,  его   своим
начальником уже не считают. Вспомнилось, как эти же  студенты
стали  отчего-то очень тактичными и вежливыми с энергичным  и
нагловатым доцентом, давно метившим на его, Оула, место.
     Профессор  уже забыл об Анне, и рана в его сердце  стала
вроде  бы  зарастать, но утром в понедельник, когда он  нашёл
ещё  один новый пиджак, мир окончательно рухнул. Исследования
закономерностей динамики популяции и дисперсии летнего ареала
обитания вальдшнепов Нижней Саксонии, которым он посвятил  16
лет  жизни,  оказались никому не нужными. Государство  лишило
эти  исследования ассигнований и свёртывало все  связанные  с
ними  структуры.  Коммерческих источников  финансирования  не
было,  поскольку, как и предполагалось, эта дребедень  никому
не  была  нужна. Начальник злорадно “поздравил” профессора  с
закрытием  лаборатории (пряча ухмылку за скорбным  выражением
лица),   предложил  студентам-лаборантам  перевод   в   новый
перспективный  отдел  (совершенно  искренне)  и   ничего   не
предложил заслуженному учёному, достигшему вершин в никому не
нужной  области  знаний. Это было не всё. В последовавшей  за
этим  личной  беседе  недавний друг и  начальник,  ещё  более
недавний враг и начальник, наконец, теперь уже и не начальник
поведал следующее:
     – Ты, братец, тут оказался лишним. Непонятно, как вообще
такую должность мог занимать человек без научной степени.
     –  То есть как без научной степени?– задохнулся Оул.–  Я
доктор наук!
     – Каких наук?
     – То есть как каких?
     –   Я   спрашиваю:   каких  наук?!–   лицо   собеседника
покраснело,  он  схватил  какую-то  папку,  выхватил   оттуда
список; в списке были фамилии заведующих отделами, их научные
степени  и  звания.–  Колосков–  доктор  биологических  наук.
Терентьев–   доктор   технических   наук.   Лаврин–    доктор
психологии. Ты– доктор каких наук???
     – …– недавнему большому ученому нечего было ответить. Он
тщетно вспоминал день защиты диссертации. Доктор каких же  он
наук? Никаких. Сколько он помнит, всегда был “доктор наук”. А
был ли?..
     –  Ну, а раз у вас нет никакой научной степени,– перейдя
на   “вы”,  подвёл  черту  собеседник,–  то  научное   звание
профессора  вы  занимали не по праву. И с этого  момента  его
лишаетесь,  можете  считать,  что  никогда  его   не   имели.
Убирайтесь  отсюда  и  больше в  этот  институт  и  ногой  не
ступайте, как бы вам ещё и незаконно полученную за  эти  годы
зарплату  не  пришлось возвращать. Наша  кафедра  не  раздаёт
научных званий бездомным!
     Ужасающий смысл сказанного дошёл до сознания теперь  уже
бывшего профессора (или совсем не профессора). Особенно  ясен
был смысл последнего слова. Бездомным, так и повторялось эхом
в  его ушах. Ноги, поняв новый социальный статус, сами встали
с  кресла и понесли опустошённое и поверженное тело на улицу,
без участия рассудка…
     
     Гражданин  К.  Оул  был немного не в  себе,  даже  бомжи
сторонились   его.   С  затмившимся  рассудком   он   учредил
(нелегально,   конечно)   некий   бюллетень   под   названием
“Вальдшнеп  вашей  совести”, куда  помещал  статьи  из  жизни
бомжей   и   рассуждения   о   несправедливо   организованном
государстве.  Он  даже  анонсировал  предстоящую   публикацию
своего собственного труда “Теория несправедливого государства
К.  Оула  как  диалектический  антагонизм  теории  идеального
государства Платона”. Первый и единственный выпуск  бюллетеня
был  издан  с  помощью  его ручки с  золотым  пером  (которое
оказалось  бронзовым)  и оставшихся в  ней  чернил  на  листе
обёрточной  бумаги.  Издатель (К. Оул  собственной  персоной)
пытался  завербовать  распространителей  или  спонсоров   для
своего  детища.  Очевидно, не добившись успеха,  он  бросился
добиваться  правды,  желая  повесить  ценный  1-й   экземпляр
бюллетеня  “Вальдшнеп вашей совести” на  самом  видном  месте
города– железнодорожном мосту. Откуда и сорвался, упав в воду
на   отмель   и  чудом  не  утонув,  но  сломав  два   ребра.
Единственный   исторический  экземпляр   “Вальдшнепа…”   всех
обиженных утонул в реке.
     Две   недели   в  больнице  залечили  рёбра   борца   за
справедливость.   Но  не  излечили  остального.   Попытавшись
достать  со  дна  реки свою бесценную рукопись,  Оул  отведал
холодной грязной водички и решил больше рупором гласности  не
становиться. Его эпохальный труд о несправедливом государстве
откладывался  в  написании  на  неопределённый   и,   видимо,
неизмеримый срок.
     
     Оул,  экс-профессор или, точнее, псевдо-профессор,  спал
под  забором в грязном, засаленном и пыльном клочке  материи,
когда-то  бывшем пиджаком. Ему снился сон. Сны– единственное,
что  осталось  его  истерзанному разуму, если  вообще  что-то
осталось.
     Он  долго  спорил  с кем-то, кем-то невидимым,  далёким,
большим.
     –  Ну,  скажи,  как  увязать  твою  английскую  фамилию,
немецкую тему исследований, русский институт в провинции?
     –  Что  же  тут  непонятного?– защищался  псевдоучёный.–
“Оул”  означает сова, мудрая птица. Вальдшнеп тоже летает.  В
институте работают умные люди.
     –  Ну,  а  откуда  в  городе с  “ядерным”  названием,  с
номером, взяться НИИ Экологии и Природопользования?
     – Но он же в лесах. Где же ещё изучать экологию?
     – Ладно, иди.
     Он,  кажется, зашёл под какую-то невысокую арку.  Или  в
дверь.  Формы прояснились. Сверху нависал потолок,  маленькое
помещение  в  тёмно-серых  тонах. Повернулся  вправо,  откуда
лился   свет.   Там  за  аккуратным  вырезом   сияло   что-то
трудноописуемое, словно поля, леса, цветы, птицы.  Солнце,  и
ветер,  свежий  после  грозы.  И  неповторимый  ЗАПАХ.  Запах
свободы.   Прямо  у  выхода  вбит  обычный  дорожный   столб,
полосатый,  чистый.  На  нём знак: на  белом  фоне  название,
перечёркнутое красной чертой. Такие знаки ставят на выезде из
города.  Только  вместо  названия  города  надпись  на  знаке
гласила “ЗЕМЛЯ”.
     Как  хотелось  туда!  На волю, на  траву,  под  деревья,
вдохнуть  полной грудью. Но нельзя– красный  свет.  И  откуда
только  взялся этот светофор? Уродливый, оплывший, словно  из
смолы отлит. И на нём– красный свет. Оул ждал. Ждал, когда же
загорится  зелёный.  Светофор висел перед  самым  лицом,  всё
ближе,  ближе. Легко можно пройти мимо него. Какой-то грязный
светофор,  что  он  здесь делает, как он  может  держать  его
здесь?  Но–  красный  свет.  Оул  развернулся.  Красный,  так
красный. С другой стороны в стене была грубо вырублена  дыра,
отдаленно похожая на дверь, но за ней было темнее, чем в этом
коридорчике.  Оул пролез туда (не привыкать бездомным  ходить
через  дыры).  Глаза  привыкли к темноте.  Он  стоял  в  луже
неизвестно чего, впереди была шершавая, выщербленная каменная
стена   с   оттенком  ржавчины.  Единственной  примечательной
деталью  там  оказалась  надпись, вырубленная  в  камне.  Она
гласила:
     “Все  говорят:  нет счастья на земле. Но  жизни  нет – и
ниже”.
     
     А  по  другую  сторону,  за дорожным  знаком,  струились
ласковые  ручьи,  пели  птицы, сверчки выводили  серенады.  И
ночь,  и  вечер, и где-то утреннее солнце заливало  багрянцем
края  гор,  звёзды  дышали  в  вышине.  И  шумели  берёзы,  и
расцветали чудесные бело-ультрамариновые цветы, лилась,  едва
касаясь, прекрасная музыка, никем раньше не слышанная…  А  он
стоял,  и смотрел на кривую надпись, и не шевелился.  Уже  не
было  никакого  красного света, пропал бесследно  безобразный
светофор,  но  он  не  видел. Стоял,  стоял,  не  шевелясь  и
безотрывно  уставясь  в  грязный камень…  И  слезы  по  нему,
несчастному,   тихо  капали  там,  за  белой  табличкой,   за
полосатым столбиком. В вечность.

Обсудить на форуме...

Автор AntiGun aka Михаил Шмелев, 2002.